
Российское общество сверху донизу поражено футорофобией — безотчётной боязнью будущего. Дело не только в том, что официальная идеология или, точнее, пропаганда не способна предложить никакой позитивной стратегии развития и образа будущего, а обыватель всеми силами своей инфантильной души тщится усидеть в вечно длящемся настоящем, вернее, в «жирных» и «стабильных» нулевых. Авось, пронесёт, авось как-нибудь наладится. Обыватель тем и отличается от человека рефлексирующего, что способен отмечать в окружающей жизни лишь количественные изменения, которые ему почему-то представляются обратимыми. Качественные же изменения для обывателя непостижимы и непредсказуемы. Не то, чтобы он вовсе их отрицал, нет. Он лишь уверен в том, что они происходят «где-то там», вдалеке от его жизненного мира, в каком-то ином измерении. В последние годы российские власти на славу постарались, чтобы сблизить измерения большого социального мира и жизненного мира обычного человека. Сближение это породило в общественной атмосфере нарастающее чувство тревоги. В воздухе будто разлито ощущение скорого краха, обвала, катастрофы. Иссякают последние психологические резервы терпения и благодушия. Всё чаще вспоминают, что подобного масштаба кризис имел место в России сто лет назад.
Проблема кризиса, однако, более глубокая, и связана с включённостью современной России в два уровня кризиса: глобальный и локальный. Кризис глобальный, так или иначе, охватывает всё человечество, и вызван завершением большого исторического витка, финальный этап которого был отмечен 500-летним доминированием западной цивилизации. В орбиту глобального кризиса в разных качествах и позициях вовлечены все цивилизации-участники культурно-исторического процесса в большом историческом времени, в том числе и Россия. И хотя рассмотрение России вне мировых процессов является часто допускаемой ошибкой, глобальный уровень оставим в стороне; он требует отдельного и специального разговора.
Локальный же уровень кризиса порождается внутренними причинами, проистекающими из собственно российского культурно-исторического опыта. Анализ обстоятельств этого кризиса, равно как и трезвый взгляд на исторические перспективы требует интеллектуального мужества. Необходимо ясно ответить себе на вопрос: хотим ли мы пребывать в комфортных и успокаивающих мифах или всё же готовы смотреть правде в глаза и принимать факты, сколь бы нелицеприятны они ни были? О чём здесь идёт речь? Не имея возможности приводить должные обоснования, попробую набросать их в предельно сжатой тезисной форме. Не стану также останавливаться на краткосрочных политических конъюнктурах, событиях, персоналиях: они, говоря словами Ф. Броделя, не более чем пена на волне истории.
Кризис, вызванный внутрироссийскими причинами — это не кризис роста, а кризис конца. Русские как имперский этнос уходят с исторической арены и вместе с ними уходит и та культурно-цивилизационная и государственная модель, которая формировалась, по меньшей мере, с 14 в. и на основании которой сложилось то, что называют русской системой, русской матрицей и т.п. терминами. Осознавая это тревожное обстоятельство, следует избавиться от наивной иллюзии, что жизнь общества можно в любой момент начать с чистого листа, стоит лишь поменять условия. Наблюдения за тем, как попытки поменять условия и свернуть с имперской колеи неизменно проваливаются, должны, в конце концов, привести к адекватным выводам. Не нравится слово ментальность — не произносите его, но суть от этого не изменится.
Империя — в точном и узком понимании — это не просто страна, осуществляющая успешную захватническую политику. Подлинная империя — это всегда глобальный идеократический проект мироустройства. Здесь Россия выступает наследницей не только СССР и Российской Империи, но и Византии, Османов, Арабского халифата, императорского Рима и ряда других менее полноценных, заметных и долговечных имперских проектов (империи колониальные в эту группу не входят, они — другое). Из опыта истории нетрудно заключить, что все имперские (идеократические) проекты, независимо от привходящих исторических обстоятельств, проходят сходные фазы жизненного цикла:
— период импринтинга, когда формирующийся этнос обретает культурную идентичность на основе освоения той или иной идеократической доктрины,
— период «пассионарного взрыва» (по Гумилёву), отмеченный бурным демографическим ростом, политической, военной и территориальной экспансией, максимальными возможностями внутреннего усложнения и широким развитием социальных специализаций,
— достигая на этом пути некой наивысшей точки, империя останавливается. Обычно это бывает отмечено первым крупным или знаковым военным поражением. Далее империя начинает глобально отступать: временные тактические успехи этой тенденции не отменяют. Военные же поражения происходят не случайно, а оттого, что империя исчерпывает свои возможности ассимиляции инокультурного (иноэтнического) материала. Проще говоря, пожирающая всё вокруг себя амёба перестает расти, ибо не может бесконечно растягиваться,
— период отступления, при всех кратковременных попятных движениях, неизменно завершается коллапсом и гибелью.
Геополитический формат империи схлопывается, имперский этнос либо полностью вымирает, либо растворяется в волнах «пришлых» людей, утрачивая экзистенциальное единство и имперскую идентичность. Она утрачивается в последнюю очередь, когда всё остальное уже утрачено. Описанный алгоритм повторялся в истории неоднократно, и именно его завершающую фазу мы сейчас и наблюдаем в России. Русские как имперский этнос переживает ускоренную депопуляцию, которая, помимо исчерпания имперского проекта как такового, стимулируется ещё одним специфическим обстоятельством. В биполярной российской картине мира полюсу райского идеала, в который должен мгновенно преобразиться презренный дольний мир, противостоит полюс мироотречения: презрения и ненависти к миру, человечеству и самим себе. После того, как последняя идеократическая доктрина — коммунистическая, обещавшая скачок в рай, приказала долго жить, свет в конце тоннеля погас окончательно. Русский человек остался один на один с погрязшим во зле и грехе миром, исправление которого невозможно в принципе. Отсюда неизбывная тоска, неприкаянность, чувство бессмысленности существования и, как следствие этого, прогрессирующее пьянство, наркотизация и тупая безотчётная злоба на весь остальной мир, не желающий «жить по-нашему», а в подкорке — за то, что он не страдает русскими комплексами. Именно они, эти комплексы и есть расшифровка иероглифа пресловутой «духовности» и одновременно разгадка «таинственной русской души», бесконечно нацеленной на нечто грандиозное, вселенское и заведомо неосуществимое. Дополнительный штрих к расшифровке иероглифа «духовности» — мораль добродетельного раба, боготворящего начальство и целующего бьющую его начальственную руку в экстазе умиления и благодарности за то, что рука эта пока не убила его совсем.
Нынешний имперский декаданс не только не способен выработать новую идеократическую доктрину, но даже и поддержать её традиционные идеологические обоснования. Напротив, под окончательно сброшенными масками открывается архаическая стихия господства, не достигаемого ничем иным, кроме голого насилия. А это не может длиться долго и заведомо обречено на скорый провал. За любым шовинистическим психозом должно стоять каое-то положительное содержание. А его нет, и взять его неоткуда. Клептократия идейно бесплодна.
( Read more... )Лука Радищев